«Я был убеждён, что иду не в Гестапо»: активист Илья Кушелев рассказал, как его выгнали с работы и едва не записали в сумасшедшие

icon 31/01/2019
icon 08:16
Главная новость
«Я был убеждён, что иду не в Гестапо»: активист Илья Кушелев рассказал, как его выгнали с работы и едва не записали в сумасшедшие

Автор:

В 2017 году «Орловские новости» опубликовали большой материал о том, как гражданские активисты, участники акций протеста в Орле, начали испытывать сложности на работе. Одним из таких активистов стал Илья Кушелев, активно выступавший против сноса дома-памятника по улице Гостиной,1. На днях мы встретились с ним. Илья рассказал, что с того самого момента, с той последней статьи, произошло многое. Он не выходил из судов, его уволили с работы из колледжа, которому отдана четверть века, он столкнулся с «другой стороной» российской медицины.

- Илья, ну давай разбираться по порядку. Насколько я понимаю, в 2017 году тебя отстранили от занятий. Давай начнем с этого. С чем это было связано?

- У всего этого есть предыстория.  С 2007 года я ни разу не был на больничном.  Работал как проклятый. Нагрузка в 2016-2017 годах у меня была просто адовая: 50 часов в неделю при норме 36 часов. Плюс в 2017 году мне без конца мотали нервы. Дошло до того, что руководитель колледжа Алла Егорова не пускала меня в мой класс, замечу, частично оборудованный за собственный счёт: там у меня личная дорогая аппаратура, учебно-методические материалы, редкие книги, уникальные компакт-диски и пластинки – всё мои личные вещи, без которых учебный процесс, если он не фикция – невозможен.  Как я полагаю, всеми силами надо было выбить меня из колеи. С лета 2017 года у меня началась бессонница, я никак не мог с ней справиться. В конечном счёте, я решил сходить в психдиспансер -  обратился в медучреждение за помощью, так как мне было нужно восстановить сон.

2 сентября 2017 года я пришел к  врачу по фамилии Румянцева. Она мне выписала препараты и отпустила. Замечу, что врач не дала мне больничный. Даже разговора такого не было. Препараты не сильно помогли, и через два месяца уже в рамках ежегодного медосмотра от учреждения я вновь пришёл в диспансер. И снова заявил, что у меня есть проблема - я плохо сплю. На этот раз - врачу по фамилии Винокурова. Она предложила мне походить к ним на дневной стационар. Я ей сказал, что работаю. «Ничего страшного в этом нет и можно договориться», - ответила врач. На мой вопрос,  а как же справка, медосмотр, врач сказала: «там всё напишут». В общем, я согласился на дневной стационар. Но даже не догадывался, что это может быть использовано против меня.

- Ты пришел на стационар. Что там?

- Я прихожу. Меня встречает врач Шумейко. Я зашёл в кабинет, здороваюсь. В ответ – молчание. А дверь была открыта. И когда я начал ее закрывать, Шумейко вдруг закричал: «дверь не закрывай!». Я даже растерялся, и, видимо, из-за этой растерянности, на автомате, продолжил закрывать дверь. Тут же последовал второй окрик: «Я что, неслышно сказал?! Дверь не закрывай!». Мне это уже совсем не понравилось. Но деваться некуда. Я сажусь, и сразу же получаю в лоб вопрос: “Ну что,  будем лечиться?”. Я немного опешил.  Спрашиваю: «простите, а от чего лечиться?». А он мне: «Что значит от чего, вон у тебя – направление!».

Я вижу, что диалога у нас не получается. Тем не менее сижу, молчу, смотрю, что будет дальше. Он даёт мне бумагу и говорит: «На, подписывай».  Я спрашиваю, что это.  Это был документ о согласии на медицинское вмешательство. Я спросил у Шумейко: «Почему вы говорите мне «ты»? Он оторопел. Я же подумал и сказал, что тон, в котором он со мной разговаривает, не вызывает у меня доверия и что ничего подписывать не буду.  «Ну хорошо, пиши … - те, что отказываетесь от лечения», - говорит врач. Я написал, что отказываюсь от лечения в дневном стационаре. На этом общение с Шумейко закончилось. Потом, в суде, Шумейко отрицал такое своё поведение на приёме и заявил, что это мои  фантазии – следствие «болезненного состояния».

Я пошел к врачу, который дал мне направление. Объяснил ему ситуацию. Она меня пожурила и отправила на консультацию к психологу. Прихожу к психологу, а там молодые девочки, видимо, только после института. И они начинают причитать: «да как же так, такой уважаемый доктор». Я их спрашиваю: позвольте, а разве так можно общаться с пациентом, как он общается? Они в ответ: «а как вы себя ведёте? Человек работает столько лет!». Ну, как я себя вел, я уже рассказал. Только лишь зашел в кабинет.

В общем, прошёл я у них тест Шмишека, вернулся к Винокуровой, говорю, что справка нужна на работу. Но справку врач согласилась дать лишь после того, как я принесу характеристику с работы. После этого я продолжал ходить на работу ещё месяц. Но в суде Винокурова скажет, что на приёме она констатировала  «обострение психического расстройства». Вопросы о том, почему при этом не было оказано неотложной медицинской помощи, как этого требует закон, я впоследствии задавал в обращении в департамент здравоохранения. Мне ответили, что я в ней не нуждался! По экспертизе временной нетрудоспособности Росздравнадзор не дал ответа, что стало предметом прокурорской проверки и судебного решения, где я признан потерпевшим.

- И ты получил эту злополучную характеристику, о которой «Орловские новости» уже писали. Напомню читателям, что в ней заместитель Аллы Егоровой характеризует Кушелева как неуравновешенного, зацикленного на себе и своих идеях человека. Словом, этакого безумца из старого «Бэтмена» с Джимом Керри.

- Ну да. Я тогда еще подумал, как же я пойду в диспансер с такой характеристикой. Но, с другой стороны, -  в диспансере же врачи, они -то должны разобраться в ситуации. Ну, по крайней мере, я так считал.  Кстати, один врач, когда ему медсестра сказала, что я с такой характеристикой всё равно не буду работать, просто закричал на неё: «Это не наше дело! Если он плохо себя ведёт, его могут по дисциплинарке уволить , при чём тут мы!». Понимая, что тут назревает проблема, я пошёл к главврачу, объяснить ситуацию, что у меня конфликтные отношения с человеком, который писал эту характеристику. Человек, который меня просто ненавидит, и все в колледже об этом знают.

Главврач сказал мне, чтобы я шел на комиссию. Явившись в назначенное время, я часа 2 стоял в очереди с шофёрами, – эта деталь важна в свете дальнейшего развития событий. Всё моё «освидетельствование» свелось к чтению доктором Кабиным вслух моей характеристики. При этом члены комиссии переглядывались, ухмылялись, посмеивались. Председатель комиссии  Астахова предложила: «Ну, что, давайте мы ему напишем, что он не может работать с вредными, опасными факторами…». Затем мне сказали, чтобы я сходил в регистратуру, взял бланк о добровольном согласии на освидетельствование, заполнил его и с ним подошёл к определенному кабинету (заметим – уже после проведения освидетельствования!). Я всё это сделал, подхожу к кабинету, а там закрыто.  Перед этим врач по фамилии Естина вынесла мне справку в коридор. Хотя эти вещи под роспись выдаются. В справке написано: «не может работать в должности на работах с вредными и опасными факторами». То есть, чтобы было понятно, имеется в виду работа на заводах, где химия, шум и прочее, работа на высоте, машинистом электровоза и т.п. К моей   профессии это никак не относится.

Я вернулся в комиссию, чтобы уточнить, что это означает конкретно для меня. Годен я к работе или нет? «Мы это не решаем, мы вопрос о профпригодности педагогов не рассматриваем, идите в первую поликлинику, там вам всё объяснят», - последовал ответ.

Я пришёл с этой справкой в поликлинику. Разумеется, там из неё ничего не поняли. В результате я получаю повторное направление в диспансер, где мне снова пишут то же самое про работу с вредными факторами. В поликлинике на мой вопрос об этом ответили, что поскольку в колледже вредных факторов нет, то я могу идти дальше работать.  Но такой поворот событий, видимо, кого-то не устраивал.

Илья Кушелев на пикете против установки статуи Ивана Грозного

Когда на следующий день я ехал в маршрутке за результатами медосмотра, в телефоне раздался звонок. А дальше вдумайтесь: звонит работник отдела кадров колледжа (!) и говорит, что меня срочно вызывает главный врач психдиспансера!  Как вам это нравится? Меня с работы вызывают в психдиспансер.

Я прихожу туда, и главврач Силаев мне говорит, что мне выдали ошибочную справку, и что я ещё раз должен пройти освидетельствование.  И я подумал так: «Нет, брат, вы освидетельствование провели, выводы сделали, что ещё нужно, какие повторы?». И я просто молча ушёл.

А спустя какое-то время меня вызвали в поликлинику и предъявили документ, который я ранее не видел. Это справка, что я, оказывается, состою на диспансерном наблюдении. То есть с того самого дня, как я ушел из диспансера, они взяли меня на наблюдение. При этом я узнал, что мне в моё отсутствие поставили предположительный диагноз «шизотипическое расстройство».  Причём в постановке диагноза участвовала врач, которая меня в глаза ни разу не видела.

- Что это за диагноз?

По старой советской терминологии, шизотипическое расстройство - это вялотекущая шизофрения. Этот диагноз ставили советским диссидентам, чтобы изолировать их от общества в психушках и насильно «лечить», превращая здоровых людей в инвалидов.

- Без меня меня женили…

- Ну да. Напомню, что заочная диагностика может проводиться только в отношении умерших, в ходе судебной экспертизы!

Я обратился в поликлинику, спросил, что мне делать. Там письменно рекомендовали пройти «курс лечения» (от чего?), а после – повторный осмотр у психиатра. Я прихожу в диспансер, главврач Силаев, который вообще не участвовал в моём так называемом «обследовании», говорит - вам нужно пролечиться. Обещали дать мне больничный. Направили в дневной стационар. Пришёл к врачу, на её вопрос ответил, что у меня нет никаких жалоб. Объяснил ей ситуацию. “Всё понятно, вас прессуют на работе. Давайте, - говорит - мы вас отправим в психиатрическую больницу на обследование. Там более квалифицированные врачи, будут вас наблюдать, они лучше понимают, а как вернётесь, мы вам справку напишем». Направление в несколько строчек она писала минут 40,  консультируясь с главврачом Силаевым. Но в психбольнице мне сказали: «Поезжайте вы отсюда подальше, и никому не говорите, что здесь были». У вас одна справка противоречит другой, решайте вопрос в юридической плоскости.  

Я понял, что это какая-то западня. Написал жалобу в Росздравнадзор. Попросил пресечь незаконные действия врачей, если таковые имеют место быть. В ведомстве мне отметили, что, да, с меня не взяли добровольное согласие на освидетельствование и что характеристика с места работы при медицинском осмотре не требуется по закону. Но в заключении было сказано, что если я не согласен с действиями врачей – могу обратиться в суд.

- Все суды тебе отказали?

- Это отдельная история. То, что я ушел, отказавшись проходить повторное освидетельствование, в суде превратилось в «проявление паранойяльности», в «метоморфоз и усложнение симптоматики». Последствия моей бессонницы, соматические недомогания, повышенная температура были трактованы как  проявления «висцеральных галлюцинаций». Только в суде появились утверждения о «тяжёлом психическом расстройстве» - в полном противоречии с медицинской документацией, без указания конкретной нозологической единицы тяжёлого психического заболевания. Но без этой формулировки нельзя подвести ситуацию под статью, обосновывающую диспансерное наблюдение. А без факта такого наблюдения – выгнать с работы. И самое главное, только в суде, в январе 2018 года появились «протоколы врачебной комиссии», причём, - в разных вариантах: сначала без подписей врачей, потом, когда мы заявили об этом, был принесён вариант с подписями. В эти протоколы был включён сентябрьско-октябрьский анамнез по поводу бессонницы и соматических недомоганий – моим самочувствием в конце ноября, когда проходило освидетельствование, никто из врачей не интересовался, - почти полностью негативный блок характеристики Афанасьевой и сведения, что я «проявлял аффектированное реагирование» во время осмотра. 

Кроме того, врачи ссылались на то, что, прочитав характеристику из колледжа, они пришли к выводу, что я могу совершать действия, которые представляют опасность для себя или окружающих. Но в таком случае, они должны были меня там же госпитализировать, а не отпускать.  Более того, юрист колледжа, наслушавшись всего этого бреда, свои пояснения построил на спекуляциях этими  «заключениями». Так что не надо после этого ничего говорить о «медицинской тайне». Один из врачей спросил: вы вывеску видели, понимали, куда идете! Да, я понимал, что иду в медицинское учреждение, где работают представители самой благородной и гуманной профессии, а не в Гестапо.

Судебный процесс превратился в натуральное измывательство надо мной. И все это длилось с января по июнь 2018 года.

-  Выходит, что в основу твоего “заболевания” легла характеристика и тест Шмишека?

 

- Да! Вообще, известно, что доктора не переоценивают тестов. Первичной является беседа с пациентом, это общеизвестные вещи. Проанализировав этот тест, я пришёл к выводу, что если человек будет правильно отвечать на вопросы, то это будет какой-то серый, заурядный человек. А если человек, к примеру, неравнодушен к несправедливости, эмоциональный, чуткий, то тест уже показывает акцентуации. Но акцентуации - это не болезнь. Любой специалист знает, что один тест не позволяет ставить диагнозы. Применяют так называемую «батарею тестов», не менее трёх.  Тем более тест, подкрепленный справкой с работы, - это вообще нонсенс.

- Что было дальше?

-  А дальше меня уволили с работы. Сейчас у меня апелляция по этому поводу – ещё ничего не вступило в законную силу. Кассационная жалоба по первому делу лежит в Верховном суде.

- Тот суд, который ты выиграл на днях, что это за суд?

-  Это моя маленькая моральная победа. Суд признал, что Росздравнадзор нарушил порядок рассмотрения моего обращения, в котором я просил разобраться, почему меня не отправили на лечение, если, как они говорят, я нездоров. Они этого не сделали, и суд их оштрафовал.

- Илья, как ты сам считаешь, с чем связана история с твоим увольнением?

- Исходя из своих догадок, и из сведений, которые мне говорят другие люди, я предполагаю, что всё это так или иначе завязано на истории с Гостиной, 1.

- Это дом-памятник, который ты как градозащитник вместе со своими товарищами пытался спасти от сноса?

- Все нити тянутся туда. Пусковой механизм по сносу здания запустила Алла Егорова, которая до 2015 года возглавляла областное управление культуры. Именно она написала задание на так называемую проектную документацию, которая предполагала снос.  А когда она стала директором, я начал суд, в котором оспаривал это задание. Я не забуду, как она прибегала ко мне в класс и, нервничая, просила меня показать задание - Илья Евгеньевич, покажите, что я там подписала? Она жадно всматривалась в этот подписанный ею когда-то документ, увидела ссылку на экспертизу Смирновой, и вроде бы с облегчением вздохнула.  Тем не менее мне мои знакомые говорили, что если я выиграю суд, то Алла Юрьевна полетит круто под фанфары.

- Думаешь, что она стала тебе мстить? В 2017 году я общался с ее заместителем, и она тогда сказала, что в твоем отстранении от работы нет никакой политики, а только лишь «медицина».

- Я недавно зашёл в электронную справочную Верховного суда. Дело в том, что в 2014 году меня областной суд восстановил в должности концертмейстера в колледже. Это было очень тяжелое дело. Сперва оно закончилось моим поражением, а потом победой в областном суде. Это был страшный удар по заму Егоровой - Афанасьевой, которая впоследствии подготовила характеристику, и всей её компании. Они вынуждены были восстановить меня и выплатить огромную неустойку. Так вот, оказывается, я остановился, - не стал взыскивать с них судебные расходы, - а они нет. Они подавали в кассацию, вплоть до Верховного суда. И только в июле 2015 года им отказали. Это происходило уже при Егоровой.

Илья Кушелев слева, Алла Егорова справа

Я вижу эту ситуацию так, что интересы непорядочных людей из разных сфер, с которыми мне пришлось соприкасаться,  соединились. Есть сведения, что это произошло не без участия высокопоставленных лиц региона. Это, конечно, всё из разряда предположений: кое-кому, вероятно, стал доступен некий закрытый документ, его видели люди, которые по закону права доступа к нему не имеют.

- О чем ты?

- Я полагаю, что это акт военной врачебной комиссии 90-х годов. Я в армии не служил, но в случае войны буду призван на гражданскую должность. Для специалиста в этом документе нет ничего поразительного. Но если он попадет в руки человеку, который не является врачом, он может нафантазировать себе всё что угодно. Я предполагаю, что так и произошло. Откуда он мог просочиться, наверно, можно догадаться. Если это так, то это очень грязная история. Она грязная в любом случае.

- Я так понимаю, что это твои предположения, хотя у тебя и есть очень веские основания так полагать. Но обратиться в ту же прокуратуру за защитой с этими подозрениями нельзя?

- Можно, но что тут можно найти? Это же надо «за руку» ловить.  

- Когда мы только договаривалось об интервью, ты использовал фразу «карательная медицина». Почему?

- Медицина не может использоваться не в медицинских целях.  Мой адвокат Андрей Рослов в суде так и заявил, что цель выполнена - Кушелев уволен. Остальное уже не важно.

Но если я болен, лечите меня. Лечить-то не от чего. При нормальном подходе врач-психиатр делает всё, чтобы сохранить человеку работу, если у него на этой работе возникли проблемы. Чтобы человек смог наладить отношения. Защитить человека от работодателя. Всегда так было!

- Ну, можно даже мировую литературу вспомнить. Тот же роман Рафаэля Сабатини, где молодой эскулап Питер Блад врачует и прячет скрывающегося от гнета властей «повстанца». И не потому, что он за, скажем так, оппозицию, или против власти. Но потому, что дело врача – лечить и сохранять жизнь. Согласен.

- А тут - всё наоборот. Поставили цель - дестабилизировать человека, лишить работы, социального статуса, средств к существованию, унизить – выставить идиотом. Попробуй после этого заявлять о своей гражданской позиции, о проблемах города, о злоупотреблениях чиновниками своей властью – как это будет восприниматься? Я думаю, они довольны результатами этой «операции». Но радоваться рано. Они это тоже должны понимать.

- Ты считаешь, что ты пострадал из-за своей гражданской позиции?

-  Я из-за всего пострадал. В первую очередь из-за того, что не пресмыкался перед людьми, которых я не нахожу оснований уважать.

- Может, тогда и не стоило Гостиную защищать? Был бы сейчас при работе.

- Я ни о чем не жалею. Это судьба. Есть такая крылатая фраза: «подлецы, они делают ему биографию!» Это испытание я стараюсь переносить с достоинством. Как говорится: «это они пусть не спят».  А я за этот год  написал диссертацию.  

- И что теперь тебе остается делать?

-  В моём случае может помочь только независимая экспертиза, но прийти в медучреждение и сказать -  проверьте меня, я не могу. Они сами говорят – вам это ничего не даст, нужна экспертиза. Её может назначить только суд, либо следователь-дознаватель. В том-то и дело, что все судебные решения по моему вопросу выносились без проведения  судебно-психиатрической экспертизы. В первой инстанции на экспертизе настаивали ответчики – они предложили удобные им вопросы и удобное учреждение ООПБ, где несомненно им написали бы всё, что «нужно». Об этом говорит позиция главного внештатного психиатра области Ивановой (зам. главврача ООПБ по экспертизе!), привлечённой ими в процесс. Всё сводится к тому, страдаю ли я хроническим или затяжным психическим расстройством с тяжёлыми стойкими или часто обостряющимися болезненными проявлениями. И совершал ли я действия, говорящие о наличии такого расстройства с моей непосредственной опасностью для окружающих. Вся имеющаяся документация говорит – не страдаю, не совершал. У меня за 12 лет – по всем обязательным медосмотрам – заключение психиатра ОПНД: «Психических расстройств не выявлено». Всё. Во всех записях в том числе при обращениях в сентябре – декабре 2017 г: «без психотических расстройств», «галлюцинаторно-бредовая симптоматика отсутствует». «Высокий уровень интеллекта». Да – «эмоциональная лабильность». Но это совсем другое. Тем не менее в первой инстанции по данным вопросам Иванова сказала твёрдо: надо проводить экспертизу. Суд в экспертизе отказал. А в апелляции, когда уже я потребовал экспертизу в институте Сербского, та же Иванова заявила про те же самые вопросы, что они «не экспертные». Все же, в том числе и суд, понимают, что непредвзятая экспертиза разрушит все эти бредовые, собранные «из спичек», конструкции. Поэтому сделано всё, чтобы перекрыть мне доступ к экспертизе. Недавно, кстати, ваше издание сообщило, что Иванова признана «лучшим врачом года».

- После этого всего у тебя не возникало мысли покинуть город или даже страну? К сожалению, в последние годы это становится довольно печальным трендом.

-  Покидать страну я не собираюсь. Лет 20 назад, может, и да, но сейчас нет. Я понимаю, что мы там никому не нужны. Все мысли о том, что где-то там можно обрести счастье - это иллюзии. Да я уже и не в том возрасте, когда так легко можно «поменять страну».

Что же касается города, то первая мысль: а с какой стати? Вот с какой-такой стати!? Это мой город. Всё, что я делаю, это дело правое. Почему я должен уступать? Рано или поздно этот кошмар закончится. Всякую ложь ждёт разоблачение, а всякое зло бывает наказано. Я порой начинаю разуверяться в этом, но это всего лишь - проявление минутной слабости.


 

Записал Денис Волин

 

Ссылки по теме:

«На выход или в психлечебницу» С какими трудностями сталкиваются гражданские активисты в Орле