«Я живу в другой Орловской области» Дмитрий Краюхин дал развернутое интервью «Орловским новостям»

14 декабря годовщина смерти академика Андрея Сахарова, внесшего заметный вклад в становление и развитие гражданского общества как в СССР, так и будущей России. Несколькими днями ранее, 10 декабря, праздновали международный День прав человека. О том, как зарождалось правозащитное движение на Орловщине, чем гражданские права отличаются от прав человека, и почему в современной России слово «правозащитник» для большинства граждан стало чем-то оскорбительным, если не сказать больше – постыдным — главред «Орловских новостей» Денис Волин поговорил с Дмитрием Краюхиным.

- Дмитрий Александрович, для тех, кто активно следит за жизнью в Орловской области, вы фигура достаточно заметная: возглавляете собственное СМИ, травите анекдоты губернатору (хотя он то ли от них, то ли от вас не в восторге), устраиваете просветительские семинары и успеваете при этом представлять интересы людей в суде. Расскажите, как вы вообще попали в правозащитное движение?

- Всё началось где-то или в конце 70-х , или в начале 80-х годов, с того, что моя матушка решила построить дачный домик. Мы купили участок в «Корабликах» и решили строиться там. Я нарисовал картинку, заказали дом, тогда этим занималась мебельная фабрика, которая находилась где-то на Ливенской; заключили договор, и нам обещали где-то в течение 3-4 месяцев поставить дом. Три месяца прошло, полгода, год - домика нету. Начинаем шуметь. И тут – бац - дом наконец поставили. Но не тут-то было. Выкатывают счет, который в два раза больше чем тот, о котором договаривалось. Дают раскладку: цены завышены до невообразимости. Я пересчитываю, смотрю, опять завышено. Потом говорят: все, хватит пересчитывать. Тогда мы подаем в суд друг на друга - это было мое первое судебное разбирательство (только вышло постановление кабинета министров, один из первых правозащитных актов, который защищал права потребителя). И я, основываясь на этом постановлении, добился снижения цен в 2,5 раза. Мне тогда было около 30 лет.

Второй мой иск был менее успешным. У нас в те времена в районе больницы Семашко были перебои с водой, многодневные, а иногда даже и многомесячные. Мы, естественно, писали жалобы в суд. И вот по поводу одной из жалоб заместитель председателя райисполкома Михаил Павлович Верижников (экс-депутат горсовета, ныне зампредседателя областной Контрольно-счетной палаты – прим.Д.В.) пишет в райком КПСС письмо о том, что Краюхин жалуется , но эти жалобы, дескать, не обоснованы, поскольку они идентичны доводам некого гражданина Пупкина, которые в свою очередь так же - не обоснованы. Я говорю:

- А что там, собственно, за Пупкин?

- Есть, - говорят, - такой.

Я прошу показать его письма. Показывают. Смотрю. Он пишет совсем о другом. Указываю на это, но мне снова говорят: ах, да какая разница – Пупкин или Краюхин. Тогда я вспоминаю, что в гражданском кодексе существует статья «О защите чести и достоинства» (это сейчас подробно прописано, а тогда это было 2-3 декларативных строчки). Я подаю в суд. Дело шло очень долго, рассматривал дело сам заместитель председателя Советского районного суда Остахов Владимир Аркадьевич . Естественно, выиграть дело против заместителя председателя райисполкома, направившего письмо в райком КПСС, я не мог. Но тем не менее - очень многому научился.

Потом началась перестройка, началась демократизация…Тогда еще шутка была такая: чем отличается демократизация от демократии? Тем же, чем канализация от канала...

- Вайль и Генис в своей знаменитой книге «60-е. Мир советского человека» писали, что правозащитная деятельность в СССР началась как раз с жалоб и протестных писем. Дескать, много нам не надо. Надо только требовать от государства соблюдения его собственных законов. Пусть сначала научится делать это, а там посмотрим. Однако зачастую ситуация доходила до абсурда. В качестве примера авторы приводят показательный конфуз: «На вопрос следователя: «Давали ли вы для прочтения и если давали, то кому, ваше заявление №З» – Юлиус отвечал: «Ответом на ваш вопрос № 9 может служить мой ответ № 7», – так что к концу допроса ни следователь, ни Телесин, ни тем более читатель протокола не могли понять, что на что является ответом». Почти как в вашем случае с Верижниковым. Впрочем, мы отвлеклись. Мы говорим о 70-х начале 80-х годов. Вы тогда уже могли назвать себя правозащитником? Вы слышали тогда что-то в принципе о таком явлении?

- Слышали, естественно. Как тогда говорили: «О Руси узнаем по ВВС». Я, конечно, слушал ВВС, хотя гораздо больше слушал Севу Новгородцева. Меня интересовали и политические организации. Я знал, что есть какой-то там в Москве Сахаров, который чего-то там шумит, но не знал я ничего толком ни о нем, ни о правозащитниках; хотя самое смешное, что уже к тому времени мною здорово занималось КГБ.

- Как угораздило попасть в поле зрение чекистов?

- В поле зрения КГБ мы попали где-то в средине 70-х годов. Был у нас в Орле журналист Владимир Почечикин. Он был славен тем, что большинство его начинаний заканчивались, как тогда говорили, на Салтыкова-Щедрина, 29. Ну, то есть - в КГБ. Он был инициатором создания в городе молодежного клуба «Бежин луг». Мы собирались каждую неделю. Пили модный персиковый сок, ходили по улицам и горланили песни, а главное - мы писали стихи. Стихи иногда были по меркам Советского союза на грани фола. Вы знаете, мы тогда не задумывались о политике. И когда мы узнали, что нами интересует КГБ, для многих из нас это был шок. Да, мы читали самиздат, но когда все стало известно, мы встали на уши.

Я обнаружил, что один мой друг пошел в КГБ. Я тут же кидаюсь к Почечикину, предупреждаю его, предупреждаю всех.

Ирка, моя приятельница, после того как я ее предупредил, в духовке газовой плиты жгла полученные от меня фотокопии поэмы Венечки Ерофеева «Москва-Петушки». Я же негативы положил в майонезную баночку, ее закрыл крышкой и обмотал изолентой. И зарыл под стеной Дома пионеров - в 50 метрах от КГБ. Через три года откопал, все нормально было, хорошая была изолента.

Вот тогда все и началось. И доходило до анекдота . Ехал я как-то в Москву к друзьям, а ко мне домой приезжали товарищи, предъявляли моей матушке удостоверения и говорили, что я поехал делегатом от Орла на демонстрацию Сахаровского комитета за права человека в Советском Союзе. Господи, да не ездил я к Сахарову. Это сейчас все говорят, что они были борцами с детского сада - я не был. Я даже не задумывался над этим.

Уже в постсоветские времена я выразил благодарность начальнику подразделения КГБ, которое нами занималось, товарищу Сапожникову. Потому что именно благодаря ему и благодаря таким, как он, я и стал тем, кем я стал.

- А много вас таких тогда было, тех, кто писал жалобы?

- На самом деле жалобы у нас писало полстраны. Все писали жалобы, но это не значит, что они были против чего-то. Представьте себе: вы живете в доме, а у вас в течение всего лета воду дают с двух часов ночи до шести часов утра. Вы будете писать жалобы? Конечно будете. Вот все и писали. И они не были антисоветчиками, противниками, они просто писали жалобы и ничего больше.

- Вы обмолвились, что товарищ Сапожников вас записал в «сахаровцы»…

- В советские времена сторонником Сахарова я не был. Обо всем, что я о нем слышал, я не задумывался. Я слыхал, что были какие–то сумасшедшие, которые выходили на площадь. Я не выходил. Я был такой же, как все, и не больше.

- Какая атмосфера тогда царила в области?

- Лучше всего это проиллюстрирует история из постперестроечных времен, когда все оживились, страна вздохнула вроде бы по-новому. Мы тогда реально поверили, что может что-то измениться.

Я даже, признаться, чуть было в КПСС не вступил. Меня уже приняли кандидатом.

В этом статусе я проходил полтора года. С таким «стажем» человек принимался в партии практически автоматом. Тем более что я был простым советским рабочим: рационализатором-изобретателем. Работал в группе обеспечения охранной сигнализации на заводе. При этом, представьте себе, я имел допуск к секретной документации.

- Находясь под наблюдением КГБ?

- Когда меня принимали на работу, то долго не утверждали. Сказали, что КГБ чего-то там проверяет. И я тогда решил покачать права. Пошел в КГБ. Именно тогда я и познакомился с товарищем Сапожниковым. Мне сказали, что у них нет никаких претензий.

- Вы что-то путаете, - сказали мне в КГБ, - сходите завтра туда, на завод, еще раз.

Я пошел туда еще раз. И тут мне сказали, что все нормально, никаких претензий, и меня приняли на работу.

Кандидатом в КПСС я проходил почти полтора года. А потом получилась очень забавная ситуация. В те времена меня заинтересовала охрана памятников. Я поехал в Болхов, ходил там по городу, фотографировал. И как-то я сфотографировал, как в храм бывшего монастыря в жару входят лошади, чтобы отдохнуть. При этом они идут и смотрят на разбитую вывеску, в которой говорится, что храм охраняется государством.

Я приезжаю в Орел, иду в ВООПИиК. Там сидит какой-то дедок. Я ему говорю: вот такая ситуация, лошади, мол, в храм ходят. И про вывеску тоже сказал.

- Плохо, плохо, - говорит дедок. А потом добавляет: Надо доску менять. И начинает рассуждать, где и за сколько ее можно купить. Я ему пытаюсь объяснить, что не совсем в доске дело. Но он знай одно заладил: надо менять. В общем, договорились до того, что в области есть некие добровольческие общества, которые могут всю работу организовать. Дедок записал мой номер телефона и сказал, что свяжется со мной. Правда, так и не связался. Я приходил к нему несколько раз, но он делал вид, что запамятовал или был занят. Я понял, что связываться с ним – бессмысленно и решил пойти по всем добровольческим движениям. Прошелся. Выяснил, что практически все они вообще ничем не занимаются.

- Существуют для галочки?

- Типа того. Но дальше ситуация развивалась еще более интересно. После моих похождений меня вызывает мастер и говорит:

- Дима, мать твою, мне тут из парткома звонили. Сказали, что ты ходишь и интересуешься, кто чем занимается. Зачем тебе это нужно?

Мастер мне говорит, что через неделю у нас партсобрание, и вот я там должен буду выступить и сказать, что был не прав. Наступает день икс. Все на меня косятся, потому что знают. Что я должен буду сказать. Встает мастер и говорит:

- Товарищи, вы знаете, Краюхин хороший рабочий. Передовой. Но ходит он по различным организациям и задает вопросы, которые коммунист не должен задавать. Мы поговорили, и он даст оценку своим действиям.

Выхожу я и говорю:

- Уважаемые товарищи! Меня сейчас поставили перед очень непростым выбором. Фактически мне сказали: или партия, или мои убеждения. Я свой выбор сделал.

Далее я лезу в карман, достаю кандидатскую карточку и кладу ее на стол. После чего выхожу.

Все офигевали.

За мной несется мастер, говорит, что я сошел с ума, ставится вопрос об отстранении меня от работы. В итоге, меня переводят на радиоузел. Это было радио на разные темы. И как-то раз выходит программа-интервью с партийным функционером Веревкиной. Когда она меня увидела на радиоузле, почти что побелела. После эфира она моему начальству говорит: вы что, не понимаете, что радиоузел это идеологический центр, там можно хоть «Голос Америки» по всему заводу давать, а тут Краюхин.

После этого меня хотят перевести в другое место. Но я сказал нет, и пошел прямиком в горком КПСС. Попал я к Нине Серых (секретарь горкома по идеологии). Я ей рассказал все. На что мне было сказано, что у нас-то в стране демократизация, гласность. Говорит - идите на завод. Прихожу утром на радиоузел, а там мне говорят, что позвонили из КПСС и сказали, чтобы меня восстановили.

- Расскажите теперь, как все-таки познакомились с Андреем Сахаровым?

- Примерно в те же времена я вначале познакомился с легендарным тогда, первым орловским правозащитником, Эммануилом Менделевичем. Познакомились мы с ним случайно в книжном магазине. В результате - Эммануил, я, Марина Попкова, Борис Попков - были основателями орловского общества «Мемориал».

В октябре 1989 года мне звонит Эммануил и предлагает поехать в Москву на пленум организации. Он проходил в каком-то ДК, между площадью Маяковского и Белорусским вокзалом. И вот там первый и последний раз я увидел Сахарова.

Мы с ним немного пообщались на пленуме, а потом прошлись по улицам. Я ему рассказал, что происходит в Орле. Больше всего Сахарова интересовало есть ли среди демдвижения молодежь. Я говорю, да, есть. На что он сказал такую фразу: «Знаете, если есть такая молодежь, - у России есть будущее». Я потом долго вспоминал его слова. Если кто помнит, было у нас такое ТВ «Накануне», очень мракобесное, Володя, из той молодежи, стал пиарщиком, политтехнологом. Приходит он как-то ко мне и предлагает поучаствовать в сливе в пользу единороссов. Сергей, с которым я восстановил контакты в фейсбуке, готов бороться с «пятой колонной»… То есть этих ребят, о которых говорил Сахаров, теперь нет.

- А «будущая Россия» Сахарова есть?

- Нет.

- Какое впечатление у вас сложилось о нем?

- Я далек от обожествления людей, но могу сказать, что это человек, которого я безумно уважаю. Я против того, чтобы из кого-то делать икону. Каждый должен делать личный выбор. Я против массового обожествления.

- О чем речь?

- Массовое обожествление - это все 86% населения страны, которым все равно, кого обожествлять. Это те люди, которые в 91-ом поддерживали Ельцина, в 93-м Зюганова, сейчас они поддерживают Путина. Когда по щелчку Первого канала нужно будет поддержать очередного, они будут поддерживать его.

- Может быть, кто-то этого не знает, но ведь именно вы сделали одну из самых известных фотографий Сахарова. Расскажите эту историю. Историю одной фотографии.

- Мы шли по улице. Мы разговаривали. Квартира Сахарова находилась недалеко от вокзала, а мне нужно было ехать в Орел, и вот я сажусь напротив него и вдруг замечаю, что у Сахарова над головой крестик. Дело в том, что весной или летом была одна из попыток теракта в метро, и тогда КГБ СССР развесил по метрополитену профилактические листовки. Тогда листовки рисовали клеем – грубо говоря, крест клея, на него бумажка. Бумажки срывали, клей в виде креста оставался. И вот я заметил этот самый крест и он мне показался очень символичным. Я его сфотографировал. Помню, рядом еще сидел мужик. Спрашивал у меня, зачем я фотографирую. Я ему сказал, что напротив меня сидит Сахаров. На что мужик мне говорит: не обманывай, какой же это Сахаров, разве может он в метро ездить? Да еще в такой одежде. Он, мол, на «Чайке» по городу катается.

Вот вам и миф о нем, Сахарове, который ездит на «Чайке» и спасает простых рабочих. Это было за полтора месяца до его смерти…

- Давайте теперь перейдем к Орловской области. Как вы оцениваете правозащитную деятельность в регионе?

- Я думаю, что если этот вопрос задать главному официальному правозащитнику Орловской области Александру Лабейкину, то он скажет, что есть отдельные недостатки, но в целом все хорошо. Знаете, я читаю его доклады и радуюсь. Радуюсь, что мне приходится жить в такой замечательной области. Даже позволю себе лирическое отступление. В советские времена был такой анекдот:

В одной из школ учительница спрашивает учеников:

— Где в мире живут самые счастливые дети?

— В Советском Союзе, отвечают все в один голос.

— Где у детей есть все, чего они хотят?

— В Советском Союзе!

— Где дети растут здоровыми, веселыми и уверенными в своем будущем?

— В Советском Союзе!

Неожиданно учительница прерывает урок, потому что услышала плач. Плачет одна из девочек, Верочка.

— Почему ты плачешь, Верочка?

— Я хочу жить в Советском Союзе.

Вот и я хочу жить в той Орловской области, в которой живет Александр Лабейкин. Но я, к сожалению, живу в другой Орловской области. Я живу в области, где людей под надуманными предлогами задерживают при попытке высказать свое мнение (Только накануне человека задержали и обвинили, что он якобы сотрудников полиции называет «мразями»); Я живу в области, где сотрудники полиции могут задержать девушку, силой впихнуть ее в машину , доставить в полицию, заставить признать себя виновной в том, в чем она не виновата. Я живу в области, где есть майор Доброхвалов, который сначала объявляет своему подчиненному взыскание в виде публичного порицания в устной форме за незаконно вынесенное постановление об отказе возбуждения уголовного дела, а через пару недель с этим же подчиненным подписывает новое постановление об отказе возбуждения уголовного дела - причем заведомо незаконно. Так вот. Я живу в другой области, нежели Александр Алексеевич.

- Какие сегодня самые распространенные нарушения в Орле?

- Для начала я должен объяснить кое-что, что многие не понимают. Дело в том, что гражданские права и права человека – это абсолютно разные вещи. И когда мы говорим о правозащитной деятельности, мы не должны эти вещи путать. Пенсии, зарплаты, ЖКХ – все это гражданские права. Права человека на европейском уровне закреплены в соответствующей конвенции.

Как мне кажется, за последние полгода-год самым распространенным нарушением прав человека стало воспрепятствование в проведении митингов. Сейчас власть ведет очень странное, неумное наступление: запрещается всё. Например, в один день партии «Яблоко» было вынесено несколько запретов на проведении публичных акций на том основании, что, дескать, в этих местах планируются проведения мероприятий «Молодой гвардией Единой России». Естественно, никаких мероприятий не было. Еще пример. Группа орловских защитников животных решила провести акцию против хабаровских живодеров. Им запретили ее проводить в городе.

Это самые яркие примеры бредовости.

Из последних историй. Власти Орловщины увеличили расстояние между одиночными пикетчиками. Перенесли гайд-парк с площади Ермолова практически за город. То есть власти боятся всего.

На минувшей неделе я ознакомился с потрясающим документом. Помните, в Орле в начале ноября была акция «Последний адрес». Оказывается, начальник УМВД по городу Орлу Сергей Бахтин направил в подчиненные ему отделы полиции письмо, в котором указывал, что в Орел прибывает гражданка Чудакова (на самом деле литератор и общественный деятель – прим.Д.В.), которая намерена то ли принимать участие, то ли организовывать массовые беспорядки (или правонарушения). В связи с этим были указаны конкретные места, где ожидались эти беспорядки, и подчиненным Бахтина было указание - вызвать к данным местам усиленные наряды полиции, а также задерживать «подстрекателей и исполнителей». Подчиненные не исполнили указания Бахтина, в связи с этим городское управление внутренних дел поручило провести всю работу руками администрации. Так, в администрации Советского, Заводского и Железнодорожного районов Орла направлены документы, причем очень странные документы. Это письмо, объяснение участников и справка о том, что Чудакова является всемирно известным писателем,плюс пачка подписей жильцов дома о том, что они не возражают против установки табличек, и фотография, где активистка Аня Дулевская и председатель Вольного исторического общества Никита Соколов привинчивают эти таблички. Теперь административные комиссии не знают, как на это реагировать.

- Некоторое время назад общество потрясла история активиста Ильдара Дадина о пытках в колонии. О том, что творится в подведомственных ФСИН учреждениях говорилось давно и много, но до письма Дадина так публично этот вопрос редко обсуждался. Теперь информация дошла до президента. Как обстоят дела в орловских колониях?

- Для меня эта история откровением не была. На мой взгляд, Орловская область имеет иные традиции. В свое время УИНом командовал господин Суровцев. Человек, на мой взгляд, уникальный. Он из старых тюремщиков, у которых был свой особый взгляд на ситуацию. Мне вспоминается такой эпизод. В Орел приехал известный правозащитник Бабушкин, и мы с ним поехали в Шаховскую тогда еще подростковую колонию. А заодно решили заехать к Суровцеву. Так вот, он рассказал, что Орловская область стала первой областью в стране, в которой в штат взяли психологов и даже одного психотерапевта. Суровцев показывает мне листок и говорит, что когда ему попадаются какие-то неизвестные слова и термины, он записывает их туда, а потом психологи ему их объясняют. И тут он задумался: «а ведь психотерапевты вмешиваются во внутренний мир человека,- имеем ли мы право на это»? Вы понимаете? Главный тюремщик области задумывается, имеет ли право вмешиваться во внутренний мир человека. И эти тенденции Суровцева еще живут.

Вот вам пример Олега Навального. Они держат его, не прессуют, но фактически все, что делается, делается, не выпуская его из штрафного изолятора. Впрочем, пока, к счастью, такого, как то, что происходит с Дадиным, в Орловской области нет.

- В последние годы российских правозащитников сравнивают с пресловутой «пятой колонной». Как думаете — почему?

- Не надо нас сравнивать. На самом деле это та самая истерия, которая есть в обществе. И когда орловский губернатор говорит о шакалах с фотоаппаратами, которые пускают «черный туман», тут та же самая истерия.

Власть в нашей стране не умеет работать с оппозицией. Сейчас градус взаимной ненависти в обществе велик до безобразия. И тот, кто считает, что «пятую колонну» надо гнать в лагеря, готовы бить морду тем, кто считает – «банду Путина» под суд.

- Окей. Вы себя к «пятой колонне» относите?

- Когда мне говорят «вы пятая колонна», я отвечаю «а вы шестая палата»?

- Давайте теперь поговорим о том, нужны ли вообще правозащитники нашему обществу. Государство не способно самостоятельно защитить права своих граждан?

- Я не являюсь сторонником анархистских идей и леваком, но поддерживаю один тезис из их риторики. Государство — это прежде всего инструмент насилия. И да — оно не способно защищать права граждан.

- Раз уж заговорили о политике, вы сами придерживаетесь каких-либо политических убеждений?

- Наверное, по взглядам я либерал. Сейчас это слово стало почти матерным. Либерал, по словам тех, кто их не любит, это прямо таки гадюка семибатюшная. На самом же деле - либерализм - это приоритет прав человека.

Я противник революции, скорее сторонник эволюции. Я как-то почитал декларацию чилийской хунты и знаете, если говорить конкретно о том, что в ней написано, - я ее одобряю. Если в нашем государстве власть имеет четкую вертикаль — на самом верху президент, под ним парламент и правительство, дальше органы власти в регионах и где-то в самом-самом низу стоит человек, то в декларации хунты все совсем наоборот. Вверху — человек, а под ним — все остальное.

- Вы говорите о традиционной либеральной модели, когда государство является ни чем иным, как таким себе менеджером, выполняющим чисто хозяйственные функции, делает то, что в одиночку или в группе человек выполнить не в состоянии? Например, построить дорогу или, грубо говоря, организовать транспортные перевозки? На что, собственно, и собираются налоги. Но не вмешивается в личную жизнь человека и не диктует, как он должен жить, во что верить?

- Да. Власть находится в самом низу пирамиды, человек главенствует в ней. В нашей стране такой подход официально признан экстремистским.

- Вернемся к нашим баранам. Зачастую правозащитников можно увидеть на политических акциях. Вы и сами иногда выступаете в качестве организатора публичных мероприятий. Какова грань между правозащитой и политикой?

- Все очень просто. Цель любой политической силы — получит власть, стать властью. У нас такой цели нет. Я никогда не стремился войти во власть, хотя мне, например, неоднократно предлагали стать депутатом. Мне власть не нужна. Власть должна учитывать потребности общества, правозащитники же являются защитниками людей, чьи права нарушены, а еще - медиаторами между властью и обществом.

- Последний вопрос. Есть ли будущее у орловских правозащитников. Что после Краюхина?

- Все очень просто. Правозащитная деятельность не является чем-то конкретным. В ней каждый занимается тем, чем занимается. Давайте мы возьмем «Орловские новости». Вы не задумываетесь, что вы в какой-то мере занимаетесь правозащитной деятельностью? Например, когда вы поднимаете вопросы о нарушениях прав конкретного человека или группы лиц — вы же уже, по сути, правозащитники.

- Я бы так не сказал. У нас нет такой цели. Единственная наша цель — информировать своих читателей, не оглядываясь на политические пристрастия и фигуры. Кому-то это не нравится, они почему-то думают, что мы против кого-то или за кого-то. Но это не так. К примеру, если мы вчера похвалили губернатора, когда в области при его участии произошло что-то позитивное для жителей, ему это нравится. А если сегодня мы напишем, что его лишили звания подполковника, он почему-то думает (или ему кто-то так «удачно» подсказывает), что мы выступили против него. Но эти люди даже не задумываются, что мы всего лишь освещаем свершившиеся события и факты. И все. В этом наша цель — информировать. А что делать с этой информацией, пусть каждый решает сам.

- И все же я останусь при своем мнении. Когда СМИ информирует о нарушениях прав человека – это правозащитная деятельность. Когда Краюхин выступает в суде за Ларису П, перешедшую дорогу на зеленый свет, но скрученную полицейскими, и когда он информирует кого-то о том, что это происходит, это правозащитная деятельность. Когда «Орловские новости» рассказывают о давлении на свидетеля сотрудниками ГИБДД , то СМИ занимается в том числе правозащитной деятельностью.

Беседовал Денис Волин